Неточные совпадения
Думалось очень легко и бойко, но голова кружилась сильнее, должно
быть, потому, что теплый воздух
был густо напитан духами. Публика бурно рукоплескала, цари и
жрец, оскалив зубы, благодарно кланялись в темноту зала плотному телу толпы, она тяжело шевелилась и рычала...
И профессор опять при этом значительно мотнул Вихрову головой и подал ему его повесть назад. Павел только из приличия просидел у него еще с полчаса, и профессор все ему толковал о тех образцах, которые он должен читать, если желает сделаться литератором, — о строгой и умеренной жизни, которую он должен вести, чтобы
быть истинным
жрецом искусства, и заключил тем, что «орудие, то
есть талант у вас
есть для авторства, но содержания еще — никакого!»
— Наконец вы, одним ударом, без предостережения, без жалости, разрушили лучшую мечту мою: я думал, что во мне
есть искра поэтического дарования; вы жестоко доказали мне, что я не создан
жрецом изящного; вы с болью вырвали у меня эту занозу из сердца и предложили мне труд, который
был мне противен. Без вас я писал бы…
Были в романе и другие лица. Старый трапер, гроза индейцев, и гордая дочь его Эрминия, в которую
был безумно влюблен вождь Черная Пантера, а также старый
жрец племени Ваякса и его дочь Зумелла, покорно и самоотверженно влюбленная в Черную Пантеру.
Редакция «Будильника» четверостишие даже и в набор не сдала. М.Н. Катков
был священной особой для московского цензурного комитета, потому что все цензоры
были воспитанниками Каткова и сотрудничали в «Московских ведомостях», чем
были сильны и неприкосновенны. Их, как древних
жрецов, писатели и журналисты редко лицезрели.
Церковь как церковь, какая бы она ни
была — католическая, англиканская, лютеранская, пресвитерианская, всякая церковь, насколько она церковь, не может не стремиться к тому же, к чему и русская церковь, к тому, чтобы скрыть настоящий смысл учения Христа и заменить его своим учением, которое ни к чему не обязывает, исключает возможность понимания истинного, деятельного учения Христа и, главное, оправдывает существование
жрецов, кормящихся на счет народа.
Было время, я ей нравился: но, во-первых, я для нее слишком легкомысленный молодой человек, а ты существо серьезное, ты нравственно и физически опрятная личность, ты… постой, я не кончил, ты добросовестно-умеренный энтузиаст, истый представитель тех
жрецов науки, которыми, — нет, не которыми, — коими столь справедливо гордится класс среднего русского дворянства!
У австралийских дикарей
были такие священные места, куда нога смертного не должна
была ступить, и виноватый, преступивший закон, изданный
жрецами, подвергался смертной казни за нарушение «табу».
Ослепление мое
было так велико, что я не обратил внимания ни на странность помещения конгресса, ни на несообразность его состава, ни на загадочные поступки некоторых конгрессистов, напоминавшие скорее ярмарочных героев, нежели
жрецов науки. Я ничего не видел, ничего не помнил. Я помнил только одно: что я не лыком шит и, следовательно, не плоше всякого другого вольнопрактикующего статистика могу иметь суждение о вреде, производимом вольною продажей вина и проистекающем отсюда накоплении недоимок.
— Он на минуту замолк, его волосы стояли дыбом, глаза разгорались как уголья, и рука, простертая к Ольге, дрожала на воздухе; он поставил ногу на грудь мертвецу так крепко, что слышно
было, как захрустели кости, и, приняв торжественный вид
жреца, произнес: — Свершилось первое мое желание!
Когда поднимается занавес и при вечернем освещении, в комнате с тремя стенами, эти великие таланты,
жрецы святого искусства изображают, как люди
едят,
пьют, любят, ходят, носят свои пиджаки; когда из пошлых картин и фраз стараются выудить мораль — мораль маленькую, удобопонятную, полезную в домашнем обиходе; когда в тысяче вариаций мне подносят все одно и то же, одно и то же, одно и то же, — то я бегу и бегу, как Мопассан бежал от Эйфелевой башни, которая давила ему мозг своею пошлостью.
Таков
был тайный смысл нынешней процессии в первой половине священнослужения. Теперь, по уходе простых верующих и после небольшого отдыха, надлежало совершиться второй части великого тайнодействия. В храме остались только посвященные в высшие степени — мистагоги, эпопты, пророки и
жрецы.
Когда выходил царь из дома Ливанского малыми южными дверями, стал на его пути некто в желтой кожаной одежде, приземистый, широкоплечий человек с темно-красным сумрачным лицом, с черною густою бородою, с воловьей шеей и с суровым взглядом из-под косматых черных бровей. Это
был главный
жрец капища Молоха. Он произнес только одно слово умоляющим голосом...
Пародия
была впервые полностью развернута в рецензии Добролюбова на комедии «Уголовное дело» и «Бедный чиновник»: «В настоящее время, когда в нашем отечестве поднято столько важных вопросов, когда на служение общественному благу вызываются все живые силы народа, когда все в России стремится к свету и гласности, — в настоящее время истинный патриот не может видеть без радостного трепета сердца и без благодарных слез в очах, блистающих святым пламенем высокой любви к отечеству, — не может истинный патриот и ревнитель общего блага видеть равнодушно высокоблагородные исчадия граждан-литераторов с пламенником обличения, шествующих в мрачные углы и на грязные лестницы низших судебных инстанций и сырых квартир мелких чиновников, с чистою, святою и плодотворною целию, — словом, энергического и правдивого обличения пробить грубую кору невежества и корысти, покрывающую в нашем отечестве
жрецов правосудия, служащих в низших судебных инстанциях, осветить грозным факелом сатиры темные деяния волостных писарей, будочников, становых, магистратских секретарей и даже иногда отставных столоначальников палаты, пробудить в сих очерствевших и ожесточенных в заблуждении, но тем не менее не вполне утративших свою человеческую природу существах горестное сознание своих пороков и слезное в них раскаяние, чтобы таким образом содействовать общему великому делу народного преуспеяния, совершающегося столь видимо и быстро во всех концах нашего обширного отечества, нашей родной Руси, которая, по глубоко знаменательному и прекрасному выражению нашей летописи, этого превосходного литературного памятника, исследованного г. Сухомлиновым, — велика и обильна, и чтобы доказать, что и молодая литература наша, этот великий двигатель общественного развития, не остается праздною зрительницею народного движения в настоящее время, когда в нашем отечестве возбуждено столько важных вопросов, когда все живые силы народа вызваны на служение общественному благу, когда все в России неудержимо стремится к свету и гласности» («Современник», 1858, № XII).
Для этих крикунов нет ничего заветного; мы слышали, с каким цинизмом восставали они против истории, против прав личности, льгот общественных, науки, образования; всё готовы
были они нести на свой мерзостный костер из угождения идолам, которым они поработили себя:, хотя нет никакого сомнения, что стоило бы только этим идолам кивнуть пальцем в другую сторону, и
жрецы их запели бы мгновенно иную песню и разложили бы иной костер».
Крылов и Гнедич, для успокоения оскорбленных авторских самолюбий, добровольно вызвались
быть членами отделения под председательством А. С. Хвостова; их примеру последовали другие, и спокойствие водворилось в великом семействе
жрецов Аполлона.
Всем, всем, кроме
жрецов! Разве мало народа растоптано вражескими колесницами? Разве мало пожрал лев фараона? Разве мало умерло от жару, от голода, от лихорадок? Так погиб мой отец, так погибли все мои предки! Так
было при Тутмозу Менхопирри, так
было при Аменготпу Нибмаутри, так
было всегда!
Пей до дна!» Площадь пестрит одеждами разноцветных покупателей, продавцов и прохожих — купцов, офицеров, чиновников, горожанок,
жрецов, простолюдинов; здесь кишат сирийцы, эфиопы, нубийцы, негры, феллахи.
Друзья! Дадим друг другу руки
И вместе двинемся вперед,
И пусть, под знаменем науки,
Союз наш крепнет и растет…
Не сотворим себе кумира
Ни на земле, ни в небесах,
За все дары и блага мира
Мы не падем пред ним во прах.
Жрецов греха и лжи мы
будемГлаголом истины карать,
И спящих мы от сна разбудим
И поведем за ратью рать.
Пусть нам звездою путеводной
Святая истина горит.
И верьте, голос благородный
Недаром в мире прозвучит.
— Это ничего, что скучно… Вы слушайте и казнитесь… Авось в другой раз
будете поосторожней и не станете делать ненужных глупостей… Из-за этого паршивца Осипова, если вы с ним не сойдетесь, вы можете место потерять!
Жрецу Фемиды судиться за побои… ведь это скандал!
Как египтянин на все положения, которые ему предлагались
жрецами как истина, не смотрел так, как мы теперь смотрим на них, — как на верования, — а как на откровения высшего, доступного человеку знания, то
есть науку, точно так же и теперь наивные люди, не знающие науки, смотрят на всё то, что им выдается теперешними
жрецами науки за несомненную истину, — верят в нее.
Ибо
жрец и жертва в известной степени нераздельны и тождественны, а жертвоприносящий
есть в каком-то смысле и жертвоприносимый относительно собственного своего естества.
Пели певцы, и слушали их люди свободной духом страны:
жрецы не смели здесь накладывать путы на религиозное творчество народа; религия, не скованная догматами и кодексами, могла здесь развиваться и изменяться свободно.
Это театральное представление — не просто зрелище, как у нас. Это — священнодействие в честь бога, в честь все того же Вакха-Диониса. В середине орхестры стоит его жертвенник, почетнейшее кресло в первом ряду занято его
жрецом, и сам театр
есть «святилище Диониса»…
Для жребия народа и человечества является решающим обстоятельством, чтобы культура начиналась с надлежащего места, — не с души (что составляло роковое суеверие
жрецов и полужрецов): надлежащее место
есть тело, жест, диета, физиология, остальное вытекает отсюда…
Это может
быть каста
жрецов, иерархия князей церкви.
Прибывший из Тамбова доктор, которого князь тотчас же отвез в Зиновьево, осмотрев больную, хотя и успокоил Сергея Сергеевича за исход нервного потрясения, но
был так сосредоточенно глубокомыслен по выходе из комнаты больной, что его успокоительные речи теряли, по крайней мере, половину своего значения. Кроме того, этот
жрец медицинской науки, безусловно, запретил говорить с княжной о чем-нибудь таком, что может ее взволновать.
Положим, на самоубийство
будет похоже мало, но, приняв во внимание, что Сергей Павлович Карамышев так же много смыслит по следственной части, как я в китайском языке, да и остальные ваши местные
жрецы Фемиды довольно убоги — я полагаю, что они, за отсутствием мотивов для отравления князя посторонним лицом, поспешат покончить это дело именно в этом смысле.
Он мне рассказывал, что у римлян
жрецы, которые говорили за оракулов, comme Calchas dans la belle Hélène [как Калхас в «Прекрасной Елене» (фр.).], когда друг с другом встречались, не могли воздержаться от улыбки: так им
было смешно, что их принимают за настоящих авгуров!
Словом, московское общество, вообще, и окружающие Николая Ильича лица, в особенности, баловали его более, нежели опереточного Калхаса прихожане храма, где он
был жрецом.
Но судьба обвила свою жертву крепкими, нерасторгаемыми узами, как змеями, которыми опутаны
были Лаокоон [Лаокоон — троянский
жрец, вместе с сыновьями удушенный змеями, которых послали боги, помогавшие грекам в борьбе с троянцами (миф.).] и дети его…
Юный
жрец тогда только что обновленной русской Фемиды
был принят с распростертыми объятиями в семейных домах уездного города, а в том числе и в доме родителей Анны Аркадьевны.
Народ отступил от крыльца, а
жрецы вошли в открытые для них двери и через малое время вышли из дома правителя и объявили собравшимся людям, что правитель сейчас же пошлет к христианскому патриарху и повелит ему исполнить то, о чем просит встревоженный народ, то
есть сделать общее моление о том, чтобы сдвинуть гору.
У всех
жрецов в руках
были длинные серебряные посохи с белыми цветами лотоса в набалдашнике; у старшего
жреца посох
был золотой и серебряный цветок лотоса окружен
был пуком страусовых перьев.
Тения происходила из семейства, которое пользовалось почетною известностью: отец ее, Полифрон,
был языческий
жрец, имевший хорошие познания в науках и непреклонный нрав, повинуясь которому, незадолго перед этим сделался жертвою переходных порядков при царе Иустиниане и жене его Феодоре.
— Ты знаешь, что говоришь, — отвечала Тения, — я дочь
жреца и брак мой с мужем моим теперь не связан законом. Ты прав, я вольна оставить его и свободна избрать другого по сердцу, но я верна Фалалею потому, что он мил мне, и если я жила с ним в довольстве и счастье, то неужели я покину его в горе? Нет, так не
будет, и ты возьми даже эту златницу, которую дал мне, — у меня
есть сегодня для всех нас на хлеб и на рыбу.
— Положи диадему с маленьким диском и богиню Ма на лоб, а большой диск укрепи на груди, чтобы лучи его утопали и местами бы вырывались из-под складок туники. Надень светло-зеленого цвета тунику или цвета зреющей вишни на солнце… Вишневый цвет тебе, кажется, больше
будет идти в этом уборе…
Жрец Ма всегда имеет посох из вишни…
Брама
есть единый, великий бог; тот бог, которому построены храмы на берегах реки Гангеса, тот бог, которому служат его единственные
жрецы — брамины.
— Жены тогда почитали бесчестием только обман, но когда не
было обмана, они жертвовали собой Анубису, хотя и знали, что, вместо бога, их примет в свои объятия смертный. Отец Тении,
жрец Полифрон, не раз, я думаю, совершал такие таинства.
За длинноволосыми
жрецами, также в строгом порядке, шли другие
жрецы, у которых головы
были тщательно выбриты.
Движения их
были сурово сдержанны и исполнены удивительной плавности:
жрецы точно не входили, а вплыли на широкое мраморное крыльцо правителевых палат и прямо приткнулись вплотную телом и лицами к его тяжелым бронзовым дверям.
Учение
было принято, как не могло
быть иначе, как внешнее богопочитание, заменившее язычество, и жизнь продолжала идти дальше и дальше по пути язычества. Но извращенное учение это
было неразрывно связано с евангелием, и
жрецы лжехристианства, несмотря на все старания, не могли скрыть от людей самой сущности учения, и истинное учение, против воли их, понемногу раскрываясь людям, сделалось частью их сознания.
Прошло уже двадцать тысяч лет, и, сколько ни
было переворотов в мире,
жрецы эти остаются такими же, какими
были всегда, потому что брама, единый, истинный бог, покровительствует им.
— У
жрецов в храме Изиды
был чудесный напиток…
Почтовые голуби действительно
были пущены
жрецами, как предполагала Нефора, и несли возбудительные полоски тонкого папируса в Он, Мемфис, Абид и Фивы, до Карнака и Луксора.
Это
были жрецы, «столпы нерушимой веры народной», над которой отовсюду надвигались давления чужеземной образованности. Вавилоняне и римляне им
были ненавистны почти вровне так же, как греки.
Тотчас же
были избраны правители, их помощники, помощники помощников: цензоры нравов, наблюдатели, блюстители нравственности, судьи,
жрецы, поэты и рассудители, и всем
было положено соответствующее содержание и награждение.
— Да, это правда, — отвечала Нефора и указала рукою в окно, из которого теперь можно
было видеть, что в том конце площади, между Игл Клеопатры, где за минуту стояли
жрецы, теперь показался стенобойный таран на колесах, и народ бросился, чтобы подпрягаться к канатам и тащить стенобой к правительским бронзовым дверям.
Во всех храмах
есть купели,
есть своды, светильники, образа, надписи, книги законов, жертвы, алтари и
жрецы.